Заходите чаще..зовите друзей))
Я пиарю

я тут это..год назад читала книжку "рассказики под экстази" афигенная книжечка..)))) меня оч сина зацепил рассказ... не ленитесь - проситайте)))

САМЫЙ ТОШНОТВОРНЫЙ РАССКАЗИК ИЗ ВСЕГО СБОРНИКА
Предупреждение: некоторые фрагменты текста могут оскорбить чувства
читателей, даже особо склонных к романтизму.
Чувствую, что сейчас снова заплачу, стоит только вспомнить эту историю.
Но мне очень нужно ее рассказать: есть люди, которым мой пример мог бы
сослужить добрую службу. Тогда у меня, по крайней мере, будет иллюзия, что я
разрушил самую прелестную в моей жизни любовную историю не вовсе зазря.
Все началось с шутки. Помню как вчера. Я ее спросил, может ли она
доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова решительно на все. Тут я
улыбнулся, и она тоже. Если бы мы только знали!
И конечно, с того дня все пошло наперекосяк. Прежде мы занимались
любовью без устали и ни о чем ином не помышляли. Других доказательств любви
нам не требовалось. Как выпить стакан воды -- только приятнее. И жажда не
утихала. Стоило ей на меня поглядеть, и мой живчик просыпался. Она
приоткрывала губы -- мои тотчас туда приникали; ее язык лизал мои резцы, у
него был пряно-клубничный привкус; я запускал пятерню в ее волосы; ее ладонь
ныряла мне под рубашку и гладила спину; наше дыхание учащалось; я
расстегивал ее черный кружевной лифчик, выпуская на волю соски; у них был
вкус карамелек; ее тело было как кондитерская, как магазин самообслуживания,
где я не спеша прогуливался, примериваясь, к чему приступить сначала: к
влажным трусикам или к грудям (две в одной упаковке); когда мы поддавали
жару, нас уже нес поток со своими приливами и отливами, а когда кончали, я
орал ее имя; она -- мое.
Точка с запятой -- очень эротичная штука.
Мы были самой что ни на есть влюбленной парочкой. Все оборвалось, лишь
только мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто
заниматься ею было недостаточно.
Начали мы с пустяков. Она просила меня на минуту задержать дыхание.
Если мне удавалось, значит, я ее люблю. Ну, это нетрудно. После этого она
оставляла меня в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черед.
"Если ты меня любишь, подержи палец над огнем и не убирай, пока не
скажу".
Она меня любила, точно. Мы очень веселились, обхаживая волдырь на ее
указательном пальце. Чего мы не подозревали, так это что суем пальчик в
шестерни адской машины, от которой добра не жди.
Теперь каждый поочередно пускал в ход свое воображение. Вслед за
цветочками появились и ягодки. Чтобы доказать ей мою любовь, я должен был в
порядке перечисления:
-- полизать ночной горшок;
-- выпить ее пи-пи;
-- прочитать до конца роман Клер Шазаль;
-- продемонстрировать мошонку во время делового завтрака;
-- дать ей сто тысяч франков без права к ней прикоснуться;
-- получить от нее пару пощечин при всем честном народе в кафе "Марли"
и снести это безропотно;
-- десять часов простоять запертым в шкафчике для метел и тряпок;
-- прицепить к соскам металлические прищепки-крокодильчики;
-- переодеться женщиной и сервировать ужин для ее подруг, пришедших к
нам в гости.
Со своей стороны, проверяя, сильно ли она меня любит, я заставил ее:
-- съесть на улице собачий помет;
-- проходить с жесткой резиной в заду три дня, а в клозет ни-ни;
-- посмотреть с начала до конца последний фильм Лелюша;
-- без анестезии сделать себе пирсинг между ног;
-- сходить со мной на вечерний прием и смотреть, изображая, что все в
порядке, как я одну за другой лапаю ее подруг;
-- отдаться тому самому псу, чей помет она ела;
-- целый день в одном белье простоять привязанной к светофору;
-- в свой день рождения вырядиться собакой и встречать лаем каждого
гостя;
-- явиться со мной в ресторан "Режин" на поводке.
Лиха беда начало: нас охватил охотничий азарт. Но это еще цветочки. Ибо
затем по обоюдному согласию было решено, что мы вовлекаем в наши
любовно-боевые операции третьих лиц.
Так, в один из дней я привел ее к моим знакомым, склонным к садизму. С
завязанными глазами и в наручниках. Перед тем как им позвонить, я освежил в
ее памяти правила игры:
"Если попросишь перестать, значит, ты меня больше не любишь".
Но она и так все знала назубок.
Трое моих приятелей начали с разрезания ножницами ее одежды. Один
держал ей локти за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки.
Она чувствовала прикосновение к коже холодного металла и содрогалась от
тревожного ожидания. Когда она осталась голышом, они принялись ее оглаживать
везде: грудь, живот, ягодицы, киску, ляжки, затем все трое поимели ее и
пальцами, и еще кой-чем, сперва по отдельности, а затем все разом, кто куда;
все это у них вышло очень слаженно. После же того, как они все вместе
хорошенько позабавились, пришел черед вещей серьезных.
Ее руки привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку с
глаз сняли, чтобы она могла видеть кнут, хлыст и плетку-семихвостку, затем
ноги примотали к стене веревками и снова завязали глаза. Мы хлестали ее
вчетвером минут двадцать. К концу этого предприятия было трудно определить,
кто больше устал: надрывавшаяся от криков боли и жалобных стенаний жертва
или палачи, вымотанные этой поркой. Но она продержалась, а следовательно,
продолжала меня любить.
Чтобы отпраздновать все это, мы поставили ей отметину раскаленным
железом на правой ягодице.
Затем настала моя очередь. Поскольку я ее любил, мне предстояло
выдержать все не дрогнув. Долг платежом красен. Она повела меня на обед к
одному своему "бывшему", то есть к типу, которого я заведомо презирал.

Добавлено (2006-12-26, 1:44:38 Pm)
---------------------------------------------
В конце обеда она изрекла, глядя ему в глаза: "Любовь моя, я тебя не
забыла. -- И, кивнув в мою сторону, продолжала: -- Этот недоносок никогда не
восполнит мне того, что мы некогда с тобой пережили. Вдобавок он такое
ничтожество, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и не пикнет".
И я не двигался с места, пока она седлала моего злейшего врага. Она
поцеловала его взасос, поглаживая рукой его член. Он в изумлении уставился
на меня. Однако коль скоро я не реагировал, он в конце концов поддался ее
натиску, и вскоре она насадила себя на его инструмент. Никогда ни до, ни
после я так не страдал. Хотелось умереть на месте. Но я продолжал твердить
себе, что эти муки -- доказательство моей любви. Когда же они завершили дело
обоюдным оргазмом, она обернулась ко мне в изнеможении, истекая потом, и
попросила меня удалиться, поскольку им захотелось все начать сначала, но уже
без меня. Я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял ее: "Сжалься, потребуй
уж лучше, чтобы я отрезал себе палец, но только не это!"
Она поймала меня на слове. Мой соперник лично отхватил мне первую
фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но не так ужасно, как оставлять
их наедине. К тому же потерять возможность ковырять в ухе левым мизинцем --
не такая уж большая жертва в сравнении с приобретением рогов от такого
пошляка.
Но после этого наша любовь потребовала новых, еще более внушительных
доказательств.
Я заставил ее переспать со своим приятелем, у которого была
положительная реакция на СПИД. Притом без презерватива (во время одной
ночной оргии).
Она попросила меня ублажить ее папашу.
Я вывел ее на панель. Дело было на авеню Фош; ее там застукали легавые,
а потом изнасиловала целая бригада патрульной службы плюс несколько
ошивавшихся рядом бродяг, а я и мизинцем не пошевелил -- тем самым, что она
мне оттяпала. Она же засунула распятие мне в анус во время мессы на
похоронах моей сестры, предварительно приказав трахнуть покойницу.
Я перетрахал всех ее лучших подруг у нее на глазах.
Она заставила меня присутствовать при ее бракосочетании с сыном
богатого биржевика.
Я запер ее в погребе, где кишели крысы и крупные пауки.
Не умолчу и о самом паскудном: она зашла в своих извращениях так
далеко, что заставила меня пообедать тет-а-тет с Романой Боренже.
На протяжении года мы проделали все, решительно ВСЕ.
Были уже почти не способны придумать что-либо новенькое.
И вот однажды, когда настал мой черед ее тестировать, я наконец нашел
высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ.
Отметавшее все сомнения насчет того, что она может когда-нибудь меня
разлюбить.
Нет-нет, я ее не убил. Это было бы слишком просто. Мне хотелось, чтобы
ее муки не прекращались до конца дней, ежесекундно свидетельствуя о ее
неугасимой любви до последнего вздоха.
Поэтому я ее бросил.
И она никогда меня больше не видела.
С каждым днем мы все сильнее страдаем и рвемся друг к другу. Мы льем
слезы уже многие годы. Но она, как и я, знает, что ничего изменить нельзя.
Наше самое прекрасное доказательство любви - вечная разлука.

з.ы. - пистолет незабываем!))))

Добавлено (2007-01-08, 8:40:37 Pm)
---------------------------------------------
вот еще одна курсовая)))
http://slil.ru/23705479

Она сидела при свете тусклой лампы.. За окном барабанил дождь.. Он звал ее с собой.. Его мягкие капли, скользя по стеклу, как будто говорили: "Мне тоже грустно и одиноко.. Пойдем со мной!".. Но девушка все так же сидела, не отрываясь от окна.. в голове было миллион вопросов, в душе бушевал шторм.. А сердце.. Оно просто спокойно билось.. Но теперь это было ледяное сердце.. Оно больше не умело чувствовать.. Сердцу было уютно в своем одиночестве.. Оно больше не хотело быть никем тронуто..
Оно больше не хотело никого пускать к себе.. Хватит с него.. и так наболелось.. Еще одну любовь оно не выдержит..
Девушка потушила сигарету, допила свой уже остывший кофе и закрыла глаза, устроившись в кресле.. Она не заметила, как заснула.. Ей снилась чудесная страна грез, где не было ни одного черного пятнышка. Вокруг всё пело и трепетало.. Тут не было ни боли, ни разочарования.. Улыбаясь, девушка пошла вдоль красивого берега, усыпанного ракушками…Солнце нежно ласкало ее тело, мягкие волны едва касались её ног.. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько замечательно.. Она вдруг подумала о том, что было бы хорошо остаться здесь навсегда.. Но подумав еще, она поняла, что одиночество - боль.. девушка тут же нарисовала себе воображаемого друга.. Когда открыла глаза, то испугалась от неожиданности.. Прямо перед ней стоял человек, которого она представляла 10 секунд назад. Он улыбнулся и сказал: "Не бойся". Девушка улыбнулась в ответ.. он взял её за руку и они вместе пошли по теплому золотому песку.. Они не проронили ни слова, просто шли рядом и не было людей счастливее, чем эти двое..
Девушка просыпалась, жила своей обычной серой и холодной жизнью и так мечтала, чтоб дни поскорее кончались и наступала бы ночь.. И тогда она опять могла приходить в тот мир, где ее ждал тот самый друг, к которому она очень сильно привязалась.. Они вместе выдумывали всякие глупости, рисовали в воображении все, что приходило в голову, но при этом никогда не разговаривали.. им было это не нужно.. Все было понятно без слов.. Они общались взглядами, улыбками, прикосновениями, смехом и картинками, которые они рисовали друг для друга в воображении.. Так пролетело 3 месяца.. И однажды, проснувшись утром, она наконец осознала, что совсем одинока, что ей хочется тепла, нежности, любви и ласки от реального человека, а не от ее воображаемого друга.. И сердце больно кольнуло.. Девушка попыталась начать снова жить и улыбаться.. Потом она встретила одного человека, совсем не похожего на других.. Он был ее спасательным кругом.. Она часто чувствовала тепло внутри, когда он находился рядом.. Он всегда ее поддерживал и старался помочь.. Ее сердце потихоньку начало оттаивать, капля за каплей новые чувства заполняли ее душу и растапливали лед.. Но она боялась его.. Боялась, что опять придется страдать, если что-то пойдет не так.. Но тут она осознала всю важность своих снов..
Она вспомнила, что единственная фраза, произнесенная ее воображаемым другом была: "Не бойся!".. И она перестала бояться и сделала шаг навстречу переменам.. и больше не боялась обжигаться и любить.. Жизнь дается только один раз и в ней нет места для боли, которая забирает минута за минутой твою драгоценную жизнь.. Живи, люби и не бойся, что когда-то будет больно.. Это неизбежно.

Вот..моё навеяло

Новогодняя сказка в этом году задержалась тут ещё на пару дней.

В последний вечер Она по большей части просто смотрела на Него, молчала, стараясь не упустить ни одного Его слова, сохранить каждый жест и полуулыбку, Его взгляд, такой тёплый, внимательный, родной... В сон они оба занырнули быстро. И оба ощутили спокойствие. Недолгое, ночное. Солнце, тем временем, очень быстро обежало вокруг земного шара и вернулось обратно...

В последнее утро Ей было как-то особенно грустно, Она неохотно вынырнула из сладкого сна, сердце бешено билось..Стало невыносимо неспокойно. На часах шесть утра. Теперь время шло на секунды..Остаётся какой-то час, 60 минут до того, как зазвенит будильник и нужно будет уходить. 3600 секунд для того, чтобы украсть и спрятать под подушку Его запах, на недели вперед запомнить Его дыхание... Он спал, улыбаясь так волшебно, как улыбаются только настоящие ангелы..

Она знала, что нельзя считать звёзды на небе, количество капель в дожде, но опять считала секунды до расставания... Девушка легла на Его грудь, во сне Он вздохнул и обнял Её крепче..

Непривычно тёплое январское утро вдруг захлестнуло настоящим холодом. Она поёжилась и открыла входную дверь.

-Позвони, как купишь билет..
-Да, конечно..
-Позвони, не забудь..
-Да что ты! Ну как я могу..
- Ну было же так..
- Тогда было другое..
-Ладно, иди..

Слёзы предательски защипали глаза. Больше всего на свете Она ненавидела прощаться.
-Иди, иди..

Он приобнял Её за плечи.

Они были уже далеко, за мутным январским небом, там, где при жизни бывают совсем немногие...

Последний поцелуй.

Дверь закрылась. Комок в горле стал уже невыносим. Никогда время не казалось таким дорогим Ей.. Хотелось открыть дверь, выбежать за Ним, обнять, не отпускать, ещё чуть-чуть – минуту, секунду.. Но только «пиши», «пока», и долгий взгляд туда, где остался Он, нежность и частичка Её самой..

Теперь в городе будут одинаково серые будни, одинаково серые лица, и среди них так долго не будет Его голоса, Его глаз, Его губ..

Так Её Ангел исчез.

Прочитайте всё это ещё раз, запомните, и если вдруг к вам подойдёт парень с золотистыми волосами и очаровательной улыбкой, если он будет звонко смеяться и ничего определенного не ответит на ваши вопросы, вы уж, конечно, догадаетесь,кто Он такой. И тогда – очень прошу вас! – не забудьте Её утешить, скорее напишите Ей, что Он вернулся..

постю свой последний стишок который меня самого запёр

Пустой перон, ушедший поезд,
Букет цветов, и никаких "прости"
Перед тобой открыты все дороги,
Ты - выбирай, никто не встанет на пути.
Но это иллюзорно... Только рельсы...
Всё - мимо... Люди, реки, города...
Спроси соседа по купе куда он едет?
Какая тебе разница куда?
Ему с тобой не по пути...
А может все же?...
И это может - значит решено
Наверное, в дороге он поможет,
Что будет дальше - в общем все равно...
Маршрут известен, билет куплен, вещи в полке,
Покой, романтика, вагон и стук колес...
Мой паровоз идет по тем же рельсам,
Вот только, к счастью, это встречный паровоз...

тут ваще всё мое если кому не в лом почитать буду рад услышать мнения
http://fygnya.narod.ru

догадываюсь к какой

Quote (unusual1der)

в избранное! -добавлено!

пасип)) приятна))

14 минут

- Атомная тревога! – заревели вечно молчащие динамики с фонарных столбов. – Атомная тревога! Это не учения! Внимание! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах!
Он вздрогнул, потому что как раз стоял под рупором. Растерянно огляделся, ненужным уже движением прикрывая букет от ветра. И тут же увидел ее – она бежала от автобусной остановки, спотыкаясь, взмахивая сумочкой. Не отрывая глаз от его лица. Он следил за ней, и все другие прохожие казались угловатыми картонными силуэтами, покрытыми пеплом.
- Господи… Как теперь-то? – сказала она, схватив его за руку.
- Возьми цветы, - сказал он.

- С ума сошел? Какие цветы? – крикнула она.
- Возьми, - сказал он, - и отойдем, а то затопчут. Пойдем лучше в переулок, погуляем. Как раз успеем дойти до нашего любимого дерева.
Она вдруг успокоилась.
- Обещаешь?
- Конечно, - он улыбнулся, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

13 минут

Он выстрелил три раза и увидел, как директор оседает в кресле, дергаясь сломанной куклой и брызгая кровью - с шипением, как сифон.
- Nothing personal, - буркнул под нос, - just business…
Прицелился в секретаршу, которая стояла у двери кабинета на подгибающихся ногах, но передумал. Подойдя ближе, киллер аккуратно выдернул у нее из-под мышки кожаную папку.
- Бегите, - посоветовал мягко. Тут же заметил, что случайно испачкал штанину черных джинсов пылью, похлопал по ней ладонью.
- Бегите, правда. Может, успеете, - посоветовал еще раз и вышел.

12 минут

Старик сидел неподвижно и глядел на шахматную доску, где его черный король жался в угол, под защиту последних фигур. Его противник, если так можно было назвать старинного партнера по шахматам, только что откинулся назад, захрипел и упал со складной табуретки, царапая руками пиджак напротив сердца. Они встречались здесь, на Страстном бульваре, каждую пятницу – вот уже тридцать лет. Хороший срок.
Старик посмотрел вокруг. Где-то слышались гудки, звон стекол и скрежет бьющихся машин. Он проводил глазами странную пару – мужчину с острым худым лицом и его спутницу, прижимавшую к себе букет цветов. Мужчина обнимал девушку за плечи. Их взгляды скользнули по старику, не замечая.
Он поглядел на доску, потом, покашляв, вытянул худую руку и холодными пальцами аккуратно уложил короля на черную клетку.

11 минут

- Интересно, а если я сейчас уйду, не заплатив – вы меня арестуете? – Сергей повертел в пальцах золотую печатку, потом поглядел на продавщицу за витриной ювелирного салона. Она его не услышала – стояла с белым лицом, и трясущимися руками бесконечно поправляла и поправляла кулон на шее. «Мама, ма-а-а-ма, хватит, ну хватит!», - вторая девушка визжала в углу, но сирены заглушали ее голос. Охранник тупо поглядел на Сергея, потом вдруг сорвался с места, подбежал к визжащей продавщице и два раза сильно ударил ее по лицу.
- Заглохни, сука!
- Нехорошо, земляк, - улыбаясь, громко сказал ему Сергей. Он надел печатку на палец и сунул руку в карман дорогого пальто.
- Че? – заорал охранник, двигаясь на него. Сергей увидел капли пота на лбу, и секунду разглядывал их, думая о том, что печатка сидит на пальце как надо – не жмет и не болтается. Потом достал из кармана пистолет и выстрелил охраннику в лицо.

9 минут

- Давно хотел тебе сказать… - он закончил щелкать пультом, с одного шипящего пустым экраном канала на другой, и оставил телевизор в покое.
- Что? – вяло отозвалась она.
- Никогда тебя не любил. Надо было тебя еще тогда, в Крыму утопить. Подумали бы, что несчастный случай.
- Сволочь! – она ударила его по щеке. Перехватив руку, он резко выкрутил ее. Когда жена завизжала и согнулась от боли, погнал ее к открытому балкону, сильнее выгибая локоть.
- Не надо! – она попыталась уцепиться длинными ногтями за дверной косяк. Ноготь сломался и остался торчать в щели.
Он выбросил ее с балкона, сам еле удержавшись у перил. Посмотрел, как тело шлепнулось на асфальт – звука было не слышно, все перекрывали сирены.
Закурил. Десять лет уже не чувствовал вкуса сигаретного дыма, потому что так хотела жена. Выдохнул, затянулся глубже.

8 минут

Люди бежали по улице – в разные стороны, кто куда. Натыкались друг на друга, падали, кричали и ругались. Один только нищий смирно сидел у забора, кутаясь в драный плащ. Шапку, в которой бренчала какая-то мелочь, давно запинали на другую сторону тротуара, но он за ней не торопился. Замер, вздрагивая, опустил нечесаную голову.
- На тебе, - кто-то бросил на колени нищему пистолет с оттянутым назад затвором, - я сегодня добрый. Один патрон там еще остался вроде. Сам разберешься.
Нищий не поднял голову, исподлобья проводил глазами ноги в черных джинсах, мазок пыли на штанине. Смахнул пистолет на асфальт, завыл тихо, раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом, осторожно косясь блестящим взглядом, опустился голубь, клюнул какую-то крошку.

7 минут

В кинотеатре кого-то убивали, толпа пинала ворочающееся под ногами тело, возившее по полу разбитым лицом.
- Не смотри, - он ласково взял ее за подбородок, повернул к себе, поцеловал в губы.
- Я и не смотрю, - она храбро пожала плечами, хотя видно было, что напугана.
- Я тебя не брошу, - сказал он тихо.
- Что? – девушка не услышала, заткнула уши, громко закричала:
- Как эти сирены надоели! Я тебя совсем не слышу!
- И не слушай! – крикнул он в ответ. – Я тебя все равно не отпущу!
- Правда?
- Конечно!
Несколькими секундами позже их застрелил заросший грязной щетиной нищий, у которого откуда-то оказался пистолет. В обойме было всего два патрона, и нищему не хватило, чтобы застрелиться самому.
- Твари! Чтоб вы сдохли! – он кричал еще долго, но его никто не слушал, только двое парней в пустом трамвае рядом, руками ели торт.

6 минут

- Ты так быстро все сделала, - сказал он, - спасибо, Маша… И сирен этих почти не слышно.
- Молчи, - строго приказала человеку в кровати высокая женщина, - тебе говорить нельзя.
- Теперь-то уж что толку? – хрипло засмеялся-закашлял он. – Чудная ты, Маша. Так и будем врачей слушаться?
Она заботливо подоткнула ему одеяло, сама села рядом, глядя на острый профиль в полумраке комнаты.
- Маша, - он слова зашевелился, поднял голову, - почитай что-нибудь?
- Хочешь Бродского? – спросила она, не шевелясь.
- Очень.
Ей не нужно было тянуться за книгой и включать свет. Еле шевеля губами, почти беззвучно, она начала:

- Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это –
города, человеков, но для начала зелень….

4 минуты

За углом кто-то играл на гитаре, нестройный хор старательно вытягивал слова песни. Саша поднялся по темной лестнице на верхний этаж дома. Сначала ему показалось, что на лестничной площадке никого нет, но потом он услышал тихий плач у двери, обитой красным дерматином.
- Ну? Чего ревешь? – Саша присел на корточки перед маленькой девочкой в красном комбинезоне.
- Страшно… - сказала она, поглядев на него серыми глазами. – Мне мама дверь не открывает. Они с папой ругались сильно, а потом замолчали, я через дверь слышала.
- Замолчали – это плохо, - серьезно сказал Саша. – Слушай, хочешь на крышу? Сверху все видно далеко-далеко.
- На крышу нельзя, - девочка помотала головой, плача зареванное лицо в ладошки. Саша аккуратно отвел ладошки от лица, подмигнул серым глазам.
- Сегодня можно. Я же не чужой дядька, а твой сосед снизу. Вот честно-честно. Пойдем, сама посмотришь.
Грохоча листами железа, они взобрались на самый верх крыши. Саша крепко держал девочку за руку.
- Ага. Вот мы и пришли, - он огляделся, потом снял свой плащ и постелил его прямо на ржавую жесть, - садись. Хорошо видно?
- Да, - девочка, не отрываясь, смотрела в небо.
- Ну и замечательно. Посидим, а потом и мама вернется, и папа…
Саша растянулся рядом, заложив руки за голову, и тоже начал смотреть на облака, гадая про себя – успеет он или нет заметить ракету.

3 минуты

Город затихал. Я сидел на скамейке, по-прежнему не открывая глаз, чувствуя, как люди забиваются поглубже в щели, чтобы спрятаться, хотя прятаться было бесполезно. Те, кому повезет выжить, были отсюда далеко. А я не считался, я даже не отбрасывал тень, сидя под тускнеющим фонарем.
Две минуты.
Ветер перестал дуть. Время сжималось, стремительно скручивалось в клубок, потому что миллионы человек сейчас думали только об одном – как бы замедлить эти минуты. Никогда не бывает так, как хотят все. Неторопливые и торопливые, они были на равных, хотя у первых в запасе оказалось несколько лишних мгновений.
Минута.
В небе будто кто-то прочертил белую полоску. Она все удлинялась, и впереди сияла раскаленная точка – словно метеорит, который сейчас упадет, оставив после себя просто маленькую воронку. «Маленькую! – взмолился я, не разжимая губ. – Пожалуйста! Маленькую! И чтоб все потом вернулись, вышли, убрали мусор, снова стали такими как раньше!»
В мире была тишина, и я понял, что меня никто не слушает. Скоро этот город превратится в стеклянный пузырь, застывший, навечно вплавленный в корку земли.

А я? Ведь я останусь?
Останусь?
Но что я скажу?
И куда пойду, расправляя обгоревшие крылья, покрытые мертвым стеклом?

Добавлено (2007-06-17, 2:02:08 Pm)
---------------------------------------------
мне понравилось(: особенно некоторые минуты

не моё) забыла копирайт поставить..выпускник вгика, сценарного факультета.

вот продолжение,раз конец не твой

Минута после.
Она почувствовала, как ей больно от того, что она слишком сильно прижалась к нему лицом, и какая-то мелочь в нагрудном кармане врезается ей в скулу. Что ноют зубы, сжатые в напрасном оскале – не пустить крик наружу. Что неловко руке, в которой по-прежнему зажат букет цветов.
Осторожно выглянула наружу, из укрытия, шершавого, тёплого, пахнущего им, единственным.
Мир был цел. Рядом было дерево, то, любимое. Ветер кружил листья на асфальте. Вечер. Небо наискосок прочертила полоска самолётного следа. Мир был жив. И она была жива, и он, и дерево, и цветы в её руке ещё были живы.

2 минуты после

Секретарша подняла голову. В животной панике она спряталась между собственным столом в приёмной и стойкой с цветами и какими-то нелепыми коваными штуками – их очень одобрял директор. Ему нравилось, когда его считают покровителем искусств и знатоком.
Она медленно разогнулась, на подламывающихся ногах вылезла наружу. Колготки зацепились за что-то острое, но она не стала отцеплять аккуратно – дёрнула, и они порвались, вниз быстро побежала светлая дорожка. Механически-бездумно взглянула в зеркало. Взялась за причёску и тут же опустила руки. В зеркале отражалась открытая дверь в кабинет директора и он сам, точнее, то, чем он теперь стал. Кровь на столе, кровь на полу.
Теперь мне не жить, подумала она. Я его видела. Найдёт. И те документы которые я готовила. Совет директоров. Секретари всегда всё знают. Семья. Дочь. Спастись. Бежать. Сейчас.
Оглядываясь на тело в кресле, она взяла со стола ключ от его личного сейфа. Бородка была в крови, и она немного запачкала руку.

3 минуты после.

Старик не понимал. Репродукторы надрывались по-прежнему. Люди кругом обезумели. Но больше - ничего.
Ничего, кроме того, что его сердце остановилось тоже. Боль была красная, но она была недолго.

4 минуты после.

Сергей стоял и глядел в небо, где медленно таял инверсионный след. Он крутил и крутил на пальце кольцо-печатку. Оно сидело хорошо, не болталось и не жало. Золотой ободок приятно обхватывал палец. Рука ещё чуть подрагивала, помня судорогу пистолетной отдачи. Голова была пустой и прозрачной. Но прозрачность уже мутнела, как немытое стекло. В уши прорывались звуки. Кто-то толкнул его в плечо, сильно, он покачнулся, ударился о водосточную трубу. Но он продолжал смотреть вверх, чувствуя, как внутри нарастает необоримая дрожь.

И вот мы уже идём пешком от станции. Облачно, много вещей, мухи и прочие мелкие твари садятся на лицо и плечи, но мы смеемся, останавливаемся поесть ягоды, представляем, как приедем сюда скоро вчетвером, как Данька будет ныть, а Лёва будет говорить «баааа»)

…

- Аньк, ну чё, пойдём? Мне лень чёто, я наелась.. Но можно и прогуляться.
-Пошли чтоль)

Мы шли по сельской разбитой дороге, бегали по полю, вспоминали, как было раньше, мечтали, как будем тут гулять с нашими мальчишками. Вечерело.

-Нафига идем, ваще хз)
-Ага! Да пофиг, пошли!

Так мы дошли до соседней деревни. Поднялись в горку, зашли на асфальт.
Сердце забилось. Мне стало не по себе. Жигули. Грязно-белая. Дверь водителя уродливо коричневая. Машина помята. Мы спускались с горки, они съезжали задом. Играла музыка. Я не помню что. Они уродливо лыбились. Я не видела их. Я не смотрела. Я шла возле машины. Улыбалась Ане, мне было уже совсем не по себе. Аня смотрела туда. Тихо говорила мне о том что видит. Машина взревела и поехала прямо. Мы переглянулись. Мы всё поняли. У нас минута, чтобы убежать. Сердце билось где-то в висках. Мы понеслись. На нас глазели деревенские дети. Ещё секунд 10. Часовня, кривой, разбитый поворот. Разграбленная церковь. Кладбище. Мотор ревет уже безумно близко. Я задыхалась. Они развернулись, они наверняка уже рыскали в церкви и колокольне. Они ищут нас.

Могилы. Мы держимся за руки. Кусты. Кресты. Калитки. Заброшенные колхозные гаражи. Разбитые машины, кучи покореженного металла. Мы слышим смех, ор мотора старой жигули. Мотоцикл. Мы видим ворота, пробираемся через кусты. Бежим. Открытое поле, дальше лес. Времени очень мало. Мы пробежали картофельное поле, кромка леса. До дома 2,5 километра. Мы идем в траве, у леса.

-Мне кажется, всё. Они наверняка ждут, что мы выйдем из церкви, ждут или ищут там.
-Ага, ну пойдем рядом с лесом, если что, прячемся.

Я оглядываюсь. Всматриваюсь. Нет, показалось. Гул самолета.
Мы уже смело идём почти в поле, вышли на дорогу. И тут…

-Ань?!
-Там машина! Уже близко!!
-Бежим!

Мы рванули в поле. Пробежали мало, времени не было совсем. Легли. Музыка, рёв мотора. Мне опять ударило в голову. Я знала, я знала, что будет, если они найдут нас. Машина едет мимо нас. Мы не шевелимся. Едет, едет… Мотор заглох. Музыка затихла. Хлопнули двери. Они в семи - девяти метрах от нас. Вышли. Мы лежали тихо, я слышала свое сердце, вспоминались книги, рассказы, где герои попадали в ситуации, когда их жизнь была на волоске, и все, как один, думали, что их сердце слышно за километр.

Я чувствовала то же самое. Я думала - секунда, и они его услышат. Я тяжело дышала. На руку сел огромный кузнечик. До этого я больше всего боялась насекомых. Но шевелиться нельзя, сдуть его слишком громко. Я взяла его другой рукой и опустила на землю. Затошнило. Дрожь в теле просто не унималась. От этого предательски тряслась трава. Я видела Анькины глаза. Я никогда не видела их такими. Я никогда не видела ни у кого столько ужаса в глазах. Она вся дрожит. Насекомые дико больно кусали, колючки царапали шею.

«Анечка, голову опусти, умоляю», - прошептала я. Аня тихо опустила голову. Она лежала на куче грязи, она почти не могла припасть к земле…

«Уезжайте! Пожалуйста!» - молилась я.

Я клянусь, я НИКОГДА не забуду этот голос. Он до сих пор у меня в ушах.
Мы посмотрели друг на друга. Слёзы текли сами, дышать стало еще тяжелее.

-Аня, я звоню папе?
Мы смотрим друг другу в глаза. Секунда.
-Звони!

Звоню.
-Пап, привет, ты дома?
-Ну да
- Мы лежим в поле в траве на Аксиньинской дороге, тут какие-то парни, они нас ищут, пожалуйста, приезжай. Сигналь.
-Сейчас буду.

Опять хлопнула дверь, кто-то еще вышел. Он шёл по полю. Трава невысокая. Я не разбирала слов. Я молилась. Я молила Бога, чтобы они не поехали по полю, чтобы они не пошли. Аня скрестила пальцы, её трясло сильнее меня, и трава вокруг нее заметно шевелилась.

Музыка. Двери. Всё. Они уезжают.

Машина не проехала и десяти метров. Она остановилась ПРЯМО напротив. «Это конец…» Я не думала, что будет дальше. Я знала, что нас изнасилуют и убьют. Я это знала точно. Я видела это, я ощущала каждой клеткой тела эту невыносимую опасность.
Промелькнули рассказы о прошлых убийствах девушек в той деревне. Четыре его шага. И мы пропали. «Анечка, только не вздумай встать…Лежи, я умоляю…Папа, скорее…Господи…Помоги.. Уезжайте, только уезжайте….» - мысли мелькали в голове… Сменялись, кадр за кадром, я думала только о том, как много я не успела Ему сказать…

Страх бывает разный. Не верьте тем, кто говорит, что страшнее всего – неясная, необъяснимая опасность. Страшнее всего вещи зримые и грубые.

Он стоял и стоял. Он вглядывался в траву. А Аня смотрела на него. Я мысленно умоляла ее отвернуться, лицо слишком выделялось на фоне зеленой травы...Он смотрел.

Страшнее всего вещи зримые и грубые. Врывающаяся в горло соленая вода, тяжелый запах наваливающегося зверя, холодный нож у горла, треснувший под тобой мостик через пропасть.

И только потом будет место для фраз «я не люблю тебя» и «надо оперировать», для прыжка с парашютом и угроз в телефонной трубке «мы тебя еще найдём!»

Запомните это…

Настоящий страх рельефен и чёток. И я его видела, обоняла, осязала. Я могла попробовать его на вкус.

Запомните это…

Треснувшая доска воняет гнилью, натянувшаяся на горле кожа шуршит, когда ее касается лезвие. А мой страх пах перегаром, осязался грубыми сильными грязными руками, виделся похотливым звериным взглядом.

Четыре шага.

Он мог сесть за руль и поехать прямо на нас, мы бы выбежали, а его дружки схватили бы нас. И всё.

Как много я не успела Ему сказать…
Я не поцеловала маму, когда уходила…
Анечка, держись….

Плевок. Хлопок двери. Трава тряслась уже слишком сильно. Рёв мотора. Уезжают.

«Папа, ну где же ты…»

Ещё одна машина. Ещё пять на все способных ублюдков. Господи….

Я не узнавала Аньку…Она как-то жутко поменялась… Глазки были неузнаваемы…

-Где же папа?
-Я не слышу.
-Гудит же?
-Нет…
-ДА!

Моя машина. Едет обратно в деревню. Скорость точно под 180. Как так?? Почему так быстро?? Он нас не заметит!

Мы выбежали. Ноги невыносимо тряслись. Я заорала «Папа!» - бесполезно. Машина уносилась.

Аня не могла бежать. Я взяла ее за руку. Времени не было. Я набрала номер еще раз.

Всё.

Пыль, ничего не видно. Моя машина.

Мы в ней. Скорость под 180. Я вжалась в сиденье, головой ударяясь на кочках. Потекли слезы. Я в машине. Папа успел. Всё. Их нет.

Их нет…

Но стоит мне закрыть глаза, я вижу покореженную жигули, коричневую дверь, погост, Анины глаза, как от дрожи в теле трясется рядом трава, уродливый рот.
Я слышу его голос.